По вечерам над ресторанами
Горячий воздух дик и глух,
И правит окриками пьяными
Весенний и тлетворный дух.
Вдали, над пылью переулочной,
Над скукой загородных дач.
Чуть золотится крендель булочной,
И раздается детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди капал гуляют с дамами
Испытанные остряки.
Над озером скрипят уключины,
И раздается женский визг,
А в небе, ко всему приученный,
Бессмысленно кривится диск.
И каждый вечер друг единственный
В моем стакане отражен
И влагой терпкой и таинственной,
Как я, смирен и оглушен.
А рядом у соседних столиков
Лакеи сонные торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino Veritas!»’ кричат.
И каждый вечер, в час назначенный
(Иль это только спится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными,
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Глухие тайны мне поручены,
Мне чье-то солнце вручено,
И все души моей излучины
Пронзило терпкое вино.
И перья страуса склоненные
В моем качаются мозга,
И очи синие бездонные
Цветут на дальнем берегу.
В моей душе лежит сокровище,
И ключ поручен только мне!
Ты право, пьяное чудовище!
Я знаю: истина в вине.
24 апреля 1906
|
По вечерам над ресторанами,
Где шал горячий не приглух.
Правує окриками пьяными
Весны хмельной и бренный дух.
Вдали, в тошноте уличной,
Над загородным затишьем дач,
Едва золотіє крендель в булочной
И режет слух детский плач.
И каждый вечер, за шлагбаумами,
Заламывая котелки,
Среди капал гуляют с дамами
На всякий юмор мастаки.
Там скрипят уключины над озером,
И слышится женский визг,
А в небе, все схватив позирком,
Безразлично искривляется диск.
И мой единственный друг, наморений,
В моем виднеется бокальчику
И, тайным хмелем духом,
Как я, таит печаль тяжелую.
А там, у соседних столиков,
Заспанные лакеи торчат,
И пьяницы с глазами кроликов
«In vino Veritas!»’ кричат.
И каждый вечер, в назначенное время,
(Или это не грезится мне?),
Девичий этап, шелками пойман,
Плывет в туманном окне.
Она медленно идет между пьяными,
И все опечаленная, одна.
Духами и туманами дыша,
Садится молча край окна.
И веют древними и оздобними
Поверьям тугие шелка,
И брилик с траурными перьями,
И перстни хорошей руки.
Странною близостью закованный,
За темную я смотрю вуаль -
И вижу берег очарованный
И чарами пойняту даль.
Мне все тайнощі доверено
С чьим-то солнцем заодно,
И душу всю мою незміренну
Терпкое пронизывает вино.
И, сколихнувшись, пера струсячі
В мозгу трепещут моим,
И глаза синие-синие, тоскуя,
Цветут на берегу смутнім.
В моей душе есть клад, и вручено
От него ключ только мне!
Дурнушка захмелела и измученная,
Это правда: истина - в вине!
Перевод М. Литвинца
|